— А что это у нас за пир сегодня? К чему готовимся? До Пасхи еще время есть.

— Это отец Руслана принес, — тихо заметила я и вышла из комнаты, прошла на кухню.

— Значит, узнал, да?

— Конечно, узнал. У них свои методы все узнавать.

Я поставила чайник и достала несколько яиц из холодильника.

— Яичницу будешь, мам? Ваня еще спит. У него животик ночью болел, я решила — пусть не идет сегодня в школу.

Мама молчала, я обернулась, и у меня все похолодело внутри. Господи, я оставила коробку на столе вчера вечером, а мама вернулась с дачи и…

— Ксюш, ты собиралась мне об этом сказать?

Я разбила яйца, поколотила их в миске и вылила на сковородку.

— Тут нечего рассказывать, можно выбросить их в мусорку, — мрачно заметила я и принялась резать хлеб на ломтики.

— Выбросить значит, да?

— Да, вот именно. Я никуда не поеду.

Мама подошла ко мне сзади и взяв меня за локоть развернула к себе:

— Ксюш, а ты хорошо подумала прежде чем принять такое решение? Взять и выкинуть будущее твоих детей в мусорку.

Я повела плечом и перевернула яичницу.

— Будущее моих детей здесь и никак не в какой-то там Валенсии.

— Ксана, какое будущее? Я скоро на пенсию иду, ты работаешь дома и еще года три с ребенком сидеть будешь. На алименты Сергея рассчитываешь? Он сам женится и не сможет больше нам помогать. Как ты поставишь на ноги двоих детей. Тебе не двадцать лет чтоб на двух работах пахать. Какое будущее? Улица? Наркотики?

Я нервно сняла сковородку и с грохотом поставила на подставку.

— Почему сразу наркотики? Учиться пойдут, мам. Как все.

— Учиться, значит? А у тебя на эту самую учебу деньги есть? Ну, разве что ПТУ, а на университет?

Я устало села на стул и вытянула вперед ноги. Устала. Я быстро уставала, не то, что когда Ваню носила.

— Что ты хочешь мам? Чтобы мы все уехали?

— Нет. Я хочу, чтобы ты начала жить сначала, в другой стране обеспеченная, чтобы рожала там под присмотром хороших врачей. Боже, у нас даже денег на взятки в роддом нет, не то, что на нормальные условия. За халат в больнице платим, за лекарства, все новорожденные в патологии. Ксана, ты должны использовать этот шанс. Александр Николаевич позаботится о вас обязательно.

Я резко повернулась к маме.

— Он с тобой говорил, да? Скажи, мама, он тебе звонил или приехал к тебе?

Мама отвернулась.

— Приехал. Вчера еще. Ко мне сначала и к Сережке, а потом только к тебе. С Сергеем мы уже говорили.

Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам.

— Что значит говорили? Господи, вы решали все у меня за спиной?

Я выскочила из кухни и, хлопнув дверью, закрылась у себя в комнате.

— Оксана, ты можешь прятаться от реальности сколько хочешь, — я услышала голос мамы из-за двери, — но ты должна понимать, что при том образе жизни, который вел Руслан у него по-прежнему есть враги, да и у Александра Николаевича их тоже немало. Ты же не хочешь стать чьей-то мишенью? Он может уберечь тебя, дать вам шанс на счастливую жизнь. Думаешь, мне легко это все говорить? Отпускать и уговаривать тебя уехать? Но я мать, я знаю, что так будет лучше для тебя.

— Порви эти чертовые билеты, — крикнула я и прижалась спиной к двери.

— Порвать?

— Да, порви и больше никогда со мной об этом не говори.

— Рву. Порвала.

Я решительно открыла дверь.

— Порвала? — спросила в ужасе, прижав руки к груди.

— Нет, — мама улыбнулась, — звони Цареву, он ждет, и начинай собирать вещи.

Я обняла маму и расплакалась:

— А как же ты? Как я расстанусь с тобой?

— А я вот на пенсию выйду и к тебе приеду — внуков нянчить. Примешь?

Я шла по рельсам, шатаясь, переступая через пути, сжимая в руках одну единственную розу. Я так и не решилась пойти на кладбище. Ни разу. У меня не хватило на это сил, но я пришла туда, где видела Руслана в последний раз. Туда где он остался навсегда. Вот он этот перрон, уже отремонтированный и восстановленный. Пять месяцев назад. Уже прошло пять месяцев как Руслана нет в живых. Я медленно подошла к тому самому месту, где тогда стоял его джип, и прислонилась к фонарному столбу, закрыла глаза. Мимо проехал поезд, и я зажмурилась, где-то внутри я подсознательно ждала взрыв, но поезд с грохотом пронесся рядом, а я так и осталась стоять там, склонив голову, вцепившись в этот столб. Наверное, так я прощалась с Русланом. Частичка меня всегда будет находиться в этом самом месте, маяться, тосковать, звать его, ждать, вспоминать. Я тяжело вздохнула и положила цветок на асфальт. Закрыла глаза… Вот я бегу босая к нему навстречу и он смотрит на меня с болью и отчаяньем…

В этот момент я почувствовала легкий толчок у себя в животе, потом еще один.

Малышка зашевелилась. Впервые. Чувствует наверно, где мы находимся. В этот момент я поняла, что уже точно знаю как назову нашу с Русланом дочь.

Мы с Ваней уехали через неделю. Нас никто не провожал, я попросила маму попрощаться с нами дома, Сережка с Ваней провел три дня перед отъездом, бывший муж снова собрался в командировку, теперь уже на год и поэтому, скрепя сердце, все же подписал разрешение на выезд Ванечки. На поезде мы не поехали, с некоторых пор я ненавидела поезда, мы ехали на такси, а позади нас три черных мерседеса. Царев не удержался — послал целый эскорт. Да я и раньше замечала, что где бы я ни была, за мной постоянно следуют его люди. Я даже начала к этому привыкать. Сейчас я смотрела в окно и сжимала маленькую ладошку сына в своей руке. В какой-то мере я была счастлива. Почему-то я испытывала невероятное облегчение и в то же время странную тоску, глядя на пробивающуюся траву, на набухшие почки деревьев, на воробьев, разлетающихся стайками в разные стороны, когда наша машина въезжала на проселочные дороги. Я опять вспоминала Руслана, я уже полюбила эти воспоминания и эту глухую боль, я с ней срослась. Если больно — значит помню. Если тоскую — значит живая, и все еще люблю, а если люблю, то он рядом со мной, в моем сердце.

— Мам, ты не рада, что мы с тобой вдвоем уезжаем? Ты опять грустишь?

Я очнулась от своих воспоминаний и повернулась к Ванечке, рывком обняла его, прижалась губами к его лбу.

— Что ты, милый, любимый мой, маленький. Я счастлива, что мы вместе.

Он обнял меня ручонками так крепко, как только мог.

— Мам, ты не будешь больше плакать да? Не плачь, пожалуйста, хорошо?

Да, я больше не буду плакать, а если и буду, то тихонько, по ночам, когда никто не услышит. Я буду плакать молча, чтобы никого не ранить.

— Обещаю больше не плакать.

— Честно?

— Честно причестно, иди ко мне. Видишь там далеко полосочку, там, где небе сходится с землей видишь?

— Да.

— Вот сколько бы мы не ехали она так, и останется там вдали. Это горизонт.

— А мы туда едем за горизонт?

— Нет, мы едем на море.

— А море большое?

Я говорила с Ваней, чувствовала, как малышка шевелится внутри меня. Наверное, это и есть счастье? Или его половинка, а другая половинка моего счастья осталась здесь с Русланом навсегда.

— Да, оно большое и бескрайнее и оно никогда не кончается.

— Как небо?

— Как любовь.

ЭПИЛОГ

Валенсия. Испания. Спустя год после описанных событий.

.

Я помешивала манную кашку для Вани одной рукой, а другой умудрялась покачивать кроватку. Поистине, мать — это самый настоящий универсальный робот. Но если Ваня в детстве был спокойным, то Руся просто взрывоопасная смесь вредного характера, капризности и дикого очарования. Если я хоть на секунду переставала обращать на нее внимание, она кричала, как резанная, немедленно требуя меня к себе. Ни одна нянька с ней не справлялась. Александр Николаевич замаялся присылать мне на помощь самых лучших, но все они были жестоко отвергнуты нашей Русланой, которая кроме мамы не признавала никого, но разве что Ваню. Даже дедушка не мог долго держать ее на руках, потому что она непременно закатывала истерику. Александр Николаевич приезжал к нам раз в месяц. Он привозил море игрушек детям, обязательно сувенир для меня, а потом ехал к своей жене. Я ничего не выспрашивала, но мне казалось, что они помирились, потому что последние два раза они приехали к нам вместе. В отличии от свекра, Ирина Сергеевна оказалась очень мягкой и нежной женщиной, которая несмотря на возраст была очень хрупкой и воздушной. Я не знала почему они так много времени провели вдали друг от друга, но по-моему, сейчас их отношения вступили на новый уровень и помирила их Руся — самое необыкновенное существо на свете. Светловолосая, кареглазая, сущий чертенок, который едва научился сидеть, а уже "строил" все семейство, она управляла сердцами всех, включая самого Царева. Рядом с внучкой это жесткий и непреклонный человек становился мягче пластилина. Прыгал козликом, да так, что мы хохотали с Ириной Сергеевной до коликов в животе. А наша Руся, нахмурив бровки и не думала улыбаться, а вот когда дедушка хватался за поясницу и хромал к креслу, она начала хохотать. Бессердечное маленькое существо с беззубым ртом, которое все просто обожали.